Месяц выдался театральным - была в Александринском аж шесть раз. Четыре спектакля, две лекции.
На "Площадь героев" и посвящённую ей лекцию про Вену от аншлюса до нашего времени ходила в один день. Чечот, похожий на неаппетитно облизывающегося Берию, показывал картинки из жизни леваков и праваков. (и, конечно, Бернхарда, насчёт взглядов которого вообще неясно). Шираха, вопреки моим надеждам, не упоминал. Обещал искромётность, которой я так и не увидела. Горячие литовские парни, что с них взять. Этот спектакль бы взять да разбить на несколько моноспектаклей - актёры почти не взаимодействуют. Первый акт - история мёртвого абьюзера, довольно занимательная, как всякий рассказ о патологии. Потом выясняется, что абьюзер этот был пламенный левак вроде Анархиста из пьесы Упыря Лихого, как будто хороший такой годный стёб надо мной в недавнем прошлом. Следующая стадия - усталость и выгорание - представлена в образе его брата, который, видимо потому и жив, что забил на всё. Было бы действие чуточку поживее - может, не пришлось бы подпирать веки биноклем.
Зато следующий спектакль, "Чапаев и пустота", был прямо огневой. Еле на него добежала: на билетах адрес главной сцены, а играли на новой. Костюмы диво как хороши - смесь глэм-рока и революционной темы. Чёрный килт с гимнастёркой, белая портупея, индейские перья на голове и грим-череп - ай, чудно! Сперва зажигательные музыкальные номера, потом весьма острые и смелые рассуждения о боге как палаче вроде Сталина, созвучные моим собственным мыслям. Подкачал только третий акт с синхронным плаванием на суше под бесконечно повторяющуюся строчку из "Ой, то не вечер" - такими повторами, вообще-то, пытать можно, вы в курсе, ребята? Кстати, если кому продавцы будут говорить, что в силиконовой обуви ноги не так отекают, как в резиновых, не верьте пиздоболам. Мне свои боты пришлось снять в темноте.
Третий спектакль, "Конармия", был, по мне, лучше всех, по мощности сравнимый с первым актом "Молодой гвардии". Играла та же труппа, что "Чапаева". Весь спектр эмоций от слёз, когда еврейка оплакивала отца, до ржача, когда на манер петрушечного театра показали сюжет про Бабеля и гуся. Краска рекой, опилки ворохами, мокрое грязное красное знамя прямо в лицо, и тоже всё с песнями, с танцами. Теперь, правда, уж не могу хвастать, что хуя не видела, могу лишь хвастать, что в руках не держала.
Потом был диалог про смерть за идею в советской культуре. Суть была в том, что между комиссарами 17 и 37 года разницы нет - ох, думаю, Глеб бы поспорил. Бабицкий всё топил за анархию, на мой вопрос, что делать с неизбежными в каждом сообществе природными харизматиками, ответил: мол, прокачивать в людях независимость мысли. Да ведь поровну-то во всех опять же не прокачаешь... После лекции рванула на Моховую смотреть "Полоумного Журдена" - собирались ещё летом всей нашей половиной цеха, а дошла в итоге только я. Лёгонько, развлекательно, без откровений. Наибольший восторг публики предсказуемо вызвал дрэг-квин.
"Оптимистическая трагедия" после "Конармии" уже не так зашла. Это как "Правда" Быкова по сравнению с "Голубым салом": вроде, там и там густопсовый постмодерн, но Сорокин свой трэш гонит на серьёзных щах, и выходит пьянящая ликёрная конфетка, а у Быкова всё время слышен закадровый смех, и получается аншлаг. Очень любят авторы поп-культуру: и крокодила Гену уместили, и Спайдермена, и Монро, и, опять же, стада трапов в балетных пачках. В этой трагедии мало оптимизма, никто из них не дожил до коммунизма, каждому досталась смертельная клизма. Комиссар местами явно работала под Сехон, но без той исцеляющей харизмы.